Сергей Чобан: «Архитекторы постоянно бегут впереди прогресса»

Как красота дает зданиям шанс на новую жизнь, почему люди хотят жить в малоэтажных районах и одновременно мечтают о небоскребах и чем занимаются молодые архитекторы?

Об этом РИА Недвижимость на полях Первой российской молодежной архитектурной биеннале рассказал её куратор и председатель жюри, руководитель архитектурного бюро SPEECH Сергей Чобан.

- Сергей, как думаете, есть ли у заказчиков доверие к молодым архитекторам? Создается впечатление, что в крупных конкурсах участвуют только опытные команды…

— Во-первых, на архитектурном рынке — как и на любом другом — царит известная конкуренция. Это означает, что любой архитектор должен постоянно подтверждать свою компетенцию. Архитектору без опыта сделать это сложнее, потому что он еще не наработал собственную базу быстрых и верных ответов на те или иные запросы. В любой стране задач всегда меньше, чем архитекторов, и в этой конкуренции успех зависит от того, насколько ты индивидуален и интересен для потребителя. Тем не менее, молодые архитекторы привлекаются к работе. И им, конечно, нужно помогать. Ведь продолжительность жизни, к счастью, постоянно увеличивается, а это значит, что архитекторов среднего и старшего возраста становится все больше, свои позиции они сдавать не хотят. Одной из задач Первой российской молодежной архитектурной биеннале как раз и было дать молодым возможность, особенно тем, кто живет в регионах, показать себя на должном уровне. Спасибо за эту возможности Минстрою РФ и Республике Татарстан. Я надеюсь, что теперь ребят заметят, их идеи оценят, и они получат реальные заказы. Возможно, со временем появятся даже квоты на участие молодых в тех или иных тендерах. Я в целом вообще довольно оптимистично смотрю на профессиональную востребованность молодежи, ведь за последние лет семь на этом поле произошли поистине тектонические сдвиги. Благодаря главному архитектору столицы Сергею Кузнецову и институту "Стрелка" в Москве или здесь, в Татарстане, благодаря руководству региона и, в частности, помощнице президента республики Наталии Фишман, молодые архитекторы получают все больше заказов, реализуют свои проекты. То есть процесс-то идет.

- Как на ваш взгляд, те проекты, которые мы видим сейчас на биеннале — это на века? Или они через 50-100 лет они устареют и пойдут под снос?

— Для того, чтобы дома были долговечными, необходимо делать их фасады как можно более разными и с как можно более выразительной текстурой поверхности. Именно на решение этой задачи, на мой взгляд, необходимо переориентировать строительную индустрию, имеющиеся в нашем распоряжении технологии. Ведь что произошло в XX столетии? Модернизм утвердил функциональное и структуральное развитие архитектуры, при котором форма здания воспринимается как нечто на порядок более важное, чем структура его поверхности. Изобразительность архитектуры оказалась в положении падчерицы. И это при том, что функции очень быстро устаревают! То есть те квартиры, в которых мы живем сегодня — это не те квартиры, в которых мы будем жить завтра. Я вообще, знаете, не исключаю, что в какой-то момент на нас на всех наденут очки виртуальной реальности, и мы сможем жить в квартире площадью 5 квадратных метров, а думать, что их 200. Другими словами, дома, которые мы сегодня имеем, видимо, будут либо снесены, либо их основная функция кардинально изменится. И ровно то же самое происходит с домами, построенными 100 лет назад. Они только потому и сохраняются, что их фасады интересны и красивы, а форма проста, утилитарна и способна вместить самые разные функции. Так фабрики становятся жильем и офисами, а бывшие дворянские усадьбы становятся музеями, или, скажем, больницами. Поэтому единственный способ продлить жизнь строящихся зданий — это переориентировать индустрию на создание красивой — и поэтому долговечной — поверхности и структуры, способной вместить разные функции, то есть не имеющей, например, слишком низких потолков, подходящих для отеля, но не для других видов последующего использования.

- Почему большинство проектов на биеннале очень похожи по замыслу: малоэтажный жилой квартал с неким благоустройством посередине. Это настоящий тренд или что-то вроде моды?

— Я думаю, что основная масса людей хочет жить в домах средней и низкой этажности. Также они хотят иметь защищенное внутреннее пространство для совместной коммуникации внутри одного двора, куда можно выпустить детей, не боясь, что они окажутся на проезжей части или уйдут в неизвестном направлении. Эта целевая аудитория составляет, на мой взгляд, 70-80% населения. Косвенно эти данные подтверждают и результаты биеннале: большинство молодых архитекторов, не имея над собой диктата инвесторов, нацеленных на максимальное использование участков, интуитивно выбрали именно такую конфигурацию квартала.

- Как тогда объяснить то, что большинство футуристичных проектов на биеннале именно высотные? И вообще, будущее мы ассоциируем именно с городами небоскребов?

— Все просто: это единственное направление, которое можно развивать до бесконечности. С горизонтальным направлением так не получится, все мысли о том, что города растекутся по ландшафту, и людей будет просто не видно в этом ландшафте, ушли в небытие. Людям не нравится ездить на машинах по 4 часа до работы, а компьютерные технологии, хотя они развились очень сильно, все равно не смогут заменить живого общения и присутствия. Мы гораздо более консервативны, чем думаем. Мы по-прежнему любим жить в городах, большинство — в домах средней этажности. Поэтому единственное направление, в котором нам — человечеству — хочется развиваться — это вертикальное. Когда вроде бы вся структура остается, но начинает расти в высоту. Например, Нью-Йорк, возникший как высотный город в начале XX века. Это, в общем-то, типичный европейский город, в котором появились слои вертикальных доминант. Это как раз консервативное стремление человека оставаться в типичном плотном городе, но при этом иметь возможность парить над застройкой.

- Почему проекты современных жилых домов так похожи друг на друга, хотя на них написано, что это — индивидуальный проект?

— Дома в принципе очень похожи друг на друга, поэтому основное их различие, особенно если говорить об утилитарной застройке, — это деталировка, украшения, фактура поверхности. По тому, как эти поверхности отличаются друг от друга, вы и идентифицируете различия домов. И сто, и двести лет назад было совершенно очевидно, что основной задачей архитектора было украшать примерно одну и ту же конструкцию дома. Сегодня эта ситуация выглядит точно так же. Мы все еще не достигли такой диверсификации форм, которая оказалась бы экономически целесообразной. Архитекторы постоянно бегут впереди прогресса и думают, что здания могут быть сложнее по своей форме, но заказчики сдерживают нас и просят делать дома прямоугольными, без выступов и западов. И ты все время возвращаешься на поле вот этой одинаковости. И есть единственный способ ее побороть — продумывать разнообразие и индивидуальность поверхности.

- Мы всё время говорим о жилье, а существует ли сейчас архитектура индустриальных зданий? Старые фабрики сейчас становятся офисами или даже жильем. А строят ли в наши дни что-то такое же?

— Какие-то промышленные здания и комплексы, конечно, строятся, но они настолько строго следуют своей основной функции, что говорить в их случае об архитектуре очень сложно. Вот как вы думаете: нужны ли для здания вагоноремонтного завода окна? Думаю, нет. Но, тем не менее, прежде эти окна всегда делались, поскольку их авторы исходили из необходимости задать на фасаде определенный ритм, и даже если настоящих окон не было, на фасаде возникали имитирующие их ниши, которые облицовывались разнообразным кирпичом. Архитекторы понимали, что нужно так сделать, чтобы дом гармонично смотрелся в городской среде и не обращал на себя внимание своей излишней лапидарностью, бедностью своей поверхности. Сегодня же подход совершенно другой. По функции нужны окна? Нет? Значит, делаем просто глухую стену. В результате получается барак, и так делается во всем мире. Это одно из мелких частных последствий общего модернистского стремления к "очестнению" архитектуры, то есть созданию формы и поверхности, максимально отвечающих сиюминутной функции.

- А у этих зданий есть какие-то шансы продолжить существование после смены функции?

— У каких-то коробок есть шанс продолжить свою жизнь, если их "кожа" и структура достаточно долговечны, а у каких-то нет. У большинства, думаю, нет. Зачем ревитализировать какой-то неприглядный барак, если его можно просто сломать и построить что-то более интересное, что, кстати, всегда дешевле.

- В наших ВУЗах есть такая профессия — градостроительство. Это то же самое, что и модное сейчас понятие "урбанистика" или есть разница?

— Конечно, в этих понятиях есть нюансы и различия, но в глобальном смысле это одно и то же. И я, кстати, всегда выступаю за то, чтобы градостроитель одновременно был архитектором и наоборот. Человек должен чувствовать пространство не только на плане, но и в масштабе пешехода, до структуры поверхностей отдельных зданий и их дверных ручек. Но, видимо, я в этом смысле в меньшинстве, потому что профессия все больше дробится на отдельные производственные участки.

-Но вот сейчас интерес к профессии стал заметнее…

— Он всегда был заметен: и когда барон Осман создавал новый Париж, и когда строился Петербург, и когда разрабатывался генеральный план Барселоны. Городская ткань всегда была диктующей. Структура улиц, очередность свободных и замкнутых пространств — это и есть то, что задает и формирует характер города.

- А что сейчас актуально в градостроительстве?

— Я думаю, сейчас оно должно в первую очередь решать проблему безопасности пешехода. То есть не высокомобильных групп населения, а именно пешеходов, которые должны чувствовать себя в городе, на его улицах, максимально уверенно и безопасно. Людям должно быть приятно перемещаться по улицам, паркам, бульварам, и градостроительство должно этому всячески способствовать.

- То есть "геноцид" автомобиля продолжается?

— В известной степени продолжается. Постепенно город становится все более неудобным для автомобилистов-индивидуалистов, которые не просто хотят передвигаться на автомобиле, но передвигаться в одиночку, в такие места, куда можно дойти и пешком. Я убежден, что водить машину — это профессия, и огромное количество неуверенных водителей на дороге — это фактор риска. Темп жизни в городах сейчас переходит на другие рельсы. Сегодня, просто открыв электронную почту, можно решить многие вопросы за 10 минут, поэтому уже нет смысла постоянно ездить в офис. Наша жизнь ускоряется за счет развития технологий, и сегодня уже не надо быстро передвигаться, чтобы ускорить свой темп, поэтому вопросы безопасности и комфорта городских пространств выходят на первый план.

Мария Неретина